|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
— Интересно! А почему ты все-таки начал свое творчество с песен? — А вот тут уже вмешался композитор Александр Морозов. Он пришел к нам в консерваторию учиться, и сразу на 3-й курс. Ему тяжело было. Мы с ним подружились, много общались, музицировали. И он мне сказал одну фразу, которую я буду помнить всю жизнь. Я был у него дома в гостях, и он мне сказал: «Знаешь, в чем разница между мной и тобой? Ты человек хорошо обученный, а я талант». Я говорю: «Саша, а что такое талант?» Он говорит: «Ты пишешь музыку сложную, в достаточной степени умозрительную, требующую подготовленного слушателя, а простую песню, которую будет петь весь советский народ, ты не напишешь никогда». И вот меня это задело за живое, мы с ним поспорили на этой кухне, что я напишу песню, которую будет петь весь советский народ. А это был уже 85-й год, уже была группа «Форум», которую Саша создал, и я тогда написал сразу несколько песен. Одна из них, «Мальчик с девочкой дружил», попала в список лучших 10 песен года. Таким образом, Саша проиграл спор. — Игорь, а как приходит вдохновение? Твои известные песни были написаны, потому что тебя посещала Муза, или ты просто технически уловил какие-то механизмы и смог их воплотить? — Чайковский говорил, что вдохновение — это гостья, которая не любит посещать ленивых. В молодости вот мы поспорили с Сашкой — это уже явилось поводом для вдохновения, встретил необычного человека — тоже повод для написания музыки. С возрастом, чтобы этого достичь, приходится очень много играть, «заводить» себя. Бывает, ищешь, ищешь — вдруг, не знаешь как, между двумя нотами пробежала искра, и ты почувствовал, что это заряжено чем-то, вот оно есть! Есть! — А ты каждое утро работаешь, либо у тебя свой, особый график? — Практически да, каждое утро я встаю, иду в студию... Я могу сказать, что в 2009 году у меня был один выходной — 12 декабря, потому что все остальные дни у меня либо концерты, либо студия. Часов в семь утра захожу в студию, а выхожу в семь вечера. Единственное, что больше двенадцати часов я стараюсь не работать. Если осталось несколько дней до сдачи фильма, то приходится сидеть и сутками. — Ты два месяца искал мелодию к фильму «Бандитский Петербург»... — Да. — Почему так сложно было ее найти? — Дело в том, что композитор очень несамостоятелен в кино. Я понимал, что мелодия должна создавать определенное настроение. Пока я искал мелодию к «Бандитскому Петербургу», я подспудно написал мелодий 20, может, 40. Я понимал, что они не годятся конкретно для этой ситуации. В кино интонация должна быть абсолютно точной. — Ты отталкивался от кадра? — Нет, к сожалению, кадры я увидел значительно позже. Я отталкивался от сценария, от ситуации. Может, оно и хорошо... Вот конец фильма: главная героиня сидит на берегу Босфора, ждет ребят, а мы-то знаем, что ребята погибли, и режиссер сказал, что в этом месте должна быть песня. И я уже понимал, какое она должна производить впечатление, какая должна быть — чисто эмоционально. А музыка — это же язык эмоций в чистом виде. — Удивительно, но эта мелодия, можно сказать, стала народной. Я встречал в подземных переходах слепых музыкантов, игравших ее. Она довольно сложная, но в ней есть такие интонации, которые трогают человека. Я удивляюсь, как ты нашел эти интонации... — Я на самом деле ставил себе одну цель: написать о человеке, который преступил закон, желая отомстить за смерть родителей. Он сознательно пошел на это, и он за это заплатил по полной схеме — жизнью. Плюс еще вот эта любовная история, эта развязка, когда девушка осталась одна... Сложная была задача... Как я работал с Бортко
— Скажи, а как режиссер Бортко тебя нашел? — А он ехал в машине, как он рассказывал, передавали какую-то песню, и он сказал: «О! Вот этот парень будет писать музыку к фильму!» — Случай... — На самом деле я давно хотел работать в кино, еще в 80-е годы, но видишь, как получается: если ты идешь в шоу-бизнес, на тебя вешают ярлык, и как бы считается, что ты из «другого санатория», но это ведь не так. Те же самые ребята из «Аббы» — Бьерн и Бенни, они написали мюзикл «Чесс». Я уверен, что Бенни Андерсен способен сделать все, что угодно, он талантливо писал песни, и я убежден, что он может писать любую музыку... — Я услышал в «Мастере и Маргарите» три темы: тему нечистой силы, тему любви Мастера и Маргариты, тему Иешуа... — На самом деле их больше, просто какие-то темы звучат чаще, какие-то реже. Я пишу определенное количество тем и дальше исхожу из эмоционального наполнения картины — какая нужна эмоция. Если нужна тема любви, я ее вставлю. — Но как ты писал музыку к «Балу сатаны»? Ты ведь человек верующий! — Я попросил благословения у патриарха. — У патриарха Алексия? — Да. — А как ты решился? — Так случилось, оказия. Он мне подарил икону, до сих пор она висит — подписанная им. Я попросил благословения. И он сказал фразу: «Все равно это кто-то должен делать, так пусть это сделаешь лучше ты». — Интересно. А правда, что после работы над фильмом «Идиот» тебе снился Достоевский? Как он тебе снился? — Мне снилось темное помещение, стол — мне казалось, что это ломберный стол, после игры в карты, и откуда-то из темноты выходил Достоевский. Он смеялся, он глумился надо мной... Я просыпался в холодном поту, и мне было не найти эту тему никак. — Может, это был не Достоевский, а под его видом кто-то другой являлся? — Может быть. Но я же помню потретное сходство, это был Федор Михайлович. У меня было отчаяние, времени оставалось совсем мало, а я никак не мог придумать тему. Мне хотелось, чтобы это была простая и прозрачная мелодия, чтобы там был Петербург 19-го века, и чтобы там читался образ князя Мышкина, который, на мой взгляд, один из самых сложных образов в мировой литературе. И потом вдруг появилась такая простая-простая мелодия, которую я сидел и играл несколько часов, я уже перестал понимать, хорошо это или плохо. Я подумал: может быть, в этом что-то есть? И когда я уже лег спать, мне вдруг опять приснился Достоевский. Он грустно-грустно на меня посмотрел и сказал: «Справился, очкарик, справился!» Утром я проснулся, и вот эта уверенность, которую мне придал Федор Михайлович, она, видимо, меня зарядила, потому что в этот день я должен был представить музыку Бортко. Я был абсолютно уверен в ней: Достоевский ведь одобрил! — Как часто ты бываешь в церкви? Есть ли здесь церковь? — Буквально в двухстах метрах от дома есть церковь Святого Пантелеймона. Я иногда туда захожу, но чаще езжу в город в Смоленский собор и к Ксении Блаженной в часовенку. Из всех храмов я больше всего туда люблю ходить, хотя, честно, из-за занятости я себя часто терзаю и корю, что редко в церкви бываю. Тем не менее, каждое утро, проснувшись, первое, что я делаю — это читаю молитвы. — Как ты, как композитор, оцениваешь церковные песнопения? Вдохновляют они тебя? — Конечно! Дело в том, что все они очень разные. Есть Всенощная у Чайковского, есть Литургия у Рахманинова. В Преображенском Соборе хор часто поет отрывки из произведений Чайковского и Рахманинова. Я вообще люблю церковные песнопения. Как это можно оценивать? Как воздух можно оценивать? Как данность! Как жизнь оценивается? Это есть! — Эта музыка тобой воспринимается как нечто нечеловеческое? — Конечно. Эта музыка прошла испытания веков. Она одухотворена, она пронизана Божьей благодатью. Есть старинные церковные распевы. Кстати, один из псалмов я использовал в фильме «Тарас Бульба». Мы пригласили мужской ансамбль, они работают в Валаамском монастыре, часто там поют. Вот они спели псалмы 16-го века, настоящие, подлинные. И один из них я взял за основу. — Это главная мелодия в фильме? — Да. — Она синтезировала в себе очень много: там и народные интонации, и классические, и патриотические нотки. Очень интересно! — Кстати, в фильме «Тарас Бульба» надо было написать главную тему — патриотическую. Ведь суть в чем? Запорожцы идут рубить ляхов. Тема героическая, и написать это надо было честно. Я столкнулся с почти неразрешимой проблемой, потому что героического начала в нашей прагматической жизни, по-моему, не осталось. В нашей эмоциональной жизни есть все, что угодно, только не героика. Я имею в виду героику без сарказма, без иронии... Очень долго я искал, у меня не получалось. Что-то находил не то. Я брал кадр и понимал, что это не годится. Искал долго. — Ты интуитивно двигался? — Музыка в кино оценивается по одному принципу — работает она или нет. Это единственный критерий. Эта история с псалмом, который я взял за основу, помогла мне сделать музыку, где героика не напрямую, потому что напрямую — это сейчас невозможно. Но она есть в этой музыке, она читаема, она наполняет фильм. — Задевает патриотическое чувство в человеке в хорошем смысле, дает ощущение корней, что мы нация, что у нас есть прошлое... — Более того, я проанализировал, кто последний писал у нас в стране героическую музыку. — Кто? — Прокофьев — у Эйзенштейна в «Александре Невском»: «Вставайте, люди русские, на славный бой, на смертный бой...», там тоже хор поет. Там работает текст, а если убрать его, героика уходит. Я понимал, что это должно было быть что-то этническое, мне хотелось сделать намек... чуть-чуть... но не педалировать историю, тем более, что запорожцы 16-го века — это явление, наверное, не украинское, это же была окраина России. В сущности, кто такие запорожцы? Это бандиты, люди вне закона, которые бежали на Сечь. Их же как туда принимали? Спрашивали: «Ты веруешь в Бога?» — «Верую». Говорили: «Перекрестись!» Он крестился, все, принят. Ленин — страшный человек!— Скажи, а что для тебя самое главное в человеке? — Человечность, следование законам Божиим. Лет 10-15 назад на этот вопрос я бы тебе ответил, что я больше всего ценю в людях профессионализм. Мне казалось, что все беды России от того, что люди сидят не на своих местах. Человек, который должен быть знатным комбайнером, сидит в начальниках, а человек, который должен играть на гитаре, продает металл, человек, который должен быть педагогом, занимается нефтью... — Вот пример: случился этот страшный теракт в Москве, и говорят, что московские таксисты на Садовом кольце в несколько раз взвинтили цены. Где тут правда? — Вот это, на мой взгляд, бесчеловечный поступок. Я убежден, что те деньги, которые они заработали, пользы им не принесут. — Слово в слово то же сказал и патриарх Кирилл. — Не принесут, не принесут! В людях, мне кажется, самое главное — когда человек готов прийти на помощь, когда готов поступиться своими меркантильными, прагматичными, материальными интересами ради какой-то другой, более высокой цели, когда люди помогают друг другу... Ну, что я рассказываю, это все в Библии написано! — Переживаешь ты за то, что происходит в стране? — Переживаю, конечно! Хочется верить, что все наладится, все вернется на круги своя... — Мы сошли с электрички, и первое, что нам бросилось в глаза, — фигура Ленина. Это оптимизма не внушает. — Это — да! — В принципе, мало что меняется. А какие чувства вызывает у тебя этот человек? — Ленин? — Да. — Это страшный человек. Это, безусловно, гениальный человек, но это страшный человек! Сделать то, что он сделал, — этому же нет названия! Он перевернул шестую часть света! Я вообще не могу понять российского дворянства 2-й половины 19-го века, народовольческие движения, революционеров, всех этих бомбистов... Я не понимаю: для чего они это делали? Они все были дети дворян, дети помещиков. Получается, что ради того, чтобы уничтожить своих родителей, они уходили в террор, отрекались от веры. И больше всего меня убивает то, что все это происходило под негласное одобрение культурной элиты Петербурга. Это даже поощрялось: все эти бомбисты, террористы! Ленин дальше всех пошел, глобальнее всех разрулил ситуацию. Страшно! — Для меня загадка: а как же на Финляндском вокзале стоит паровозик, прототип того, на котором приехал Ленин? Какое почтение к страшной личности! Есть памятники, есть мемориальные музеи... — Шалаш у нас, в Разливе, который каждый год сжигают... — Что это такое? Ослепление? Матвиенко реставрирует подорванный памятник... — Понимаешь, я думаю, они не хотят дразнить ветеранов, для которых это была жизнь. У пожилых людей отняли все, что было. Грубо говоря, это был идол, это была замена религии — Ленин. — Это была религия. — Но знаешь, Сережа, я вообще противник сноса любых памятников. Большевики зря посносили все, что стояло до них: памятники и Николаю I, и Александру III, которые стоят сейчас во дворе Мраморного музея. Памятники надо сохранить, это будет будущим поколениям в назидание. Конечно, их не надо плодить в огромном количестве. Но какие-то надо оставить. И, конечно, этот Мавзолей — языческое капище, которое не имеет никакого отношения ни к нашей культуре, ни к нашей традиции, надо убрать, а тело предать земле. — Игорь, а ты веришь, что страна возродится? Как тебе это представляется? Какой этап мы сейчас проходим? — Ой, не знаю. Когда наш президент говорит о том, что мы хотим бороться с коррупцией, меня берет оторопь. В России это означает, что надо брать автомат и перестрелять половину населения. Потому что, если хотите, это часть русской идеи. У нас же крепостное право было отменено сравнительно недавно, и путь в начальники — это есть цель, а не средство. То есть человек идет в начальники не для того, чтобы облагодетельствовать окружающих. Нет! А в целях личного обогащения. И это везде, сплошь и рядом. — Но какая-то идея должна же появиться в народе, невозможно жить только для того, чтобы обогащаться! Культ потребительства — не ведет ли он нас в тупик? — Так мы давно стали потребительским обществом, уже лет 20 или больше. За то, чтобы в магазинах были товары с яркими этикетками, мы заплатили теплотой наших отношений. И то, что мы смотрим сегодня по телевизору, — это ужасно! Я вообще не могу смотреть наше телевидение. У меня есть спутниковая тарелка, и, когда есть время, я смотрю спорт, познавательные каналы или фильмы какие-то, но, как правило, в последнее время я «выползаю» ночью, включаю кино, мужественно смотрю титры и просто засыпаю. Так что я видел титры всех фильмов. За чувство радости приходится платить— Игорь, ты живешь одним днем, планов особых не строишь... — Да, не строю. Я заметил: всегда, когда начинаешь строить планы, они не сбываются и ничего хорошего не приносят. Я каждый раз вспоминаю маму, которая меня напутствовала, когда я ехал сюда учиться. Она говорила: «Ты знаешь, если будет совсем тяжело, например, непосильная работа, ты не смотри в ее конец, не думай об этом, а просто ставь себе маленькую, локальную задачу на сегодня и делай ее». И я часто вспоминаю это напутствие. Оно мне очень помогало. Если бы я брался, скажем, за «Мастера и Маргариту» и представлял себе масштаб и объемы, которые надо пройти, оторопь брала бы. А так — я не думал об этом, просто не думал. Я же не хотел писать эту музыку, но меня уговорили, поэтому я поехал и попросил благословения. И вот я поставил себе задачу, маленькую, локальную — написать «Полет Маргариты», все, я ни о чем больше не думал. А потом вторую сцену я делал — Голгофу. Я спросил у своего духовника, что мне взять за основу такой сцены. Сначала я вообще хотел взять мессу, по-латыни, но, как ни странно, Бортко мне подсказал: «А зачем по-латыни, а почему не сделать по-церковно-славянски?» И в самом деле: это светская музыка, но на духовный текст. И я взял тексты литургии страстного пятка, я посмотрел: там все тексты подходят, абсолютно все! Я просто не знал, на чем остановиться, ну просто решил — давай вот этот... Я сидел, играл, сочинял, сочинял и записал это в нотах. — А когда получается, что ты испытываешь, какие эмоции? — Когда получается — вот это и есть вдохновение. Это и есть счастье — ощущение, что выходит. Чувствуешь, что от музыки «прет», от нее идет какая-то энергетика, я не знаю, как это называется. — А ты чувствуешь Божье присутствие в такие моменты, или это чисто на уровне эмоций возникает? — Так на уровне эмоций — это и есть Божье присутствие. Все, что касается духовного, наши чувства — это и есть Божье присутствие. — Царство Божие внутри нас есть? — Конечно. — Ну, тогда можно сказать, что ты человек счастливый. — Все в жизни находится в равновесии, и каждый раз за это чувство радости, которое испытываешь, когда получается, ты платишь чувством безысходности, когда не получается. Я сейчас очень хорошо понимаю выражение «муки творчества». В молодости я этого не понимал, потому что в молодости тебе Господь дает понять: «У тебя это есть», и поэтому все получается легко. Но потом уж будь добр за это заплатить! Начинаются муки, терзания. Те люди, которые это преодолевают, отличаются творческим долголетием. А о тех, которые хотят просто поиграть в игру, говорят, что они исписались. Но они не исписались, они просто не хотят работать. Вот и все. — То есть, все надо выносить, все пережить... — Знаешь, вот эта радость венчает собою муки, когда ты терзаешься. Приходят мысли: «Тебе это не дано, у тебя не выходит, не получается». И вот происходит этот поиск, страшный поиск... Знаешь, когда один раз поискал накатом — не получилось, второй раз — не получилось, третий раз — не получилось (я говорю про «Тараса Бульбу»), пятый раз — не получилось... и тут наступает страшный момент: перестаешь спать, ты думаешь все время об одном, ты ищешь лихорадочно: неужели не получится? И вот тут важно не сломаться, найти в себе какой-то стержень и силу воли для того, чтобы преодолеть это. На мой взгляд, творчество — это преодоление, это всегда преодоление себя. — Это в любом деле, ведь мы — творцы, сотворены по образу Божию, а Бог — Творец, и в любом деле ты тоже должен быть творцом: в политике ли, в искусстве, в архитектуре, в любом виде деятельности... Как ты считаешь? — Конечно. Мираж, которого не достичь
— Что бы ты пожелал нашим читателям? — Знаешь, я с некоторых пор всем желаю только одного: исполнения всех желаний, но при этом самое главное — чтобы всегда оставалось, чего хотеть. На мой взгляд, хотеть в жизни — это главное, не иметь — хотеть. Потому что, когда человек хочет, он, собственно говоря, и живет. У меня в жизни были такие моменты, когда ты встаешь, и тебе ничего не хочется. Это страшно. — Это ад в душе. — Да, это ад в душе, это страшно. Мне кажется, что когда человеку ничего не хочется — это страшнее болезни. Когда есть цель, к которой ты стремишься, ты заряжен, ты счастлив. — Вот почему монахи — счастливые люди, у них главное — стремление Бога познать, а для этого жизни не хватит. Чем ближе к Богу, тем больше и больше открывается Его гениальность, Его мир и Царство Божие. И это как мираж, которого не достичь, можно только приближаться и видеть, это, наверное, только в другом мире откроется... — Это как линия горизонта, к ней надо идти, а она все время отдаляется. Чем быстрее идешь, тем она быстрее отдаляется. Когда-то, лет 8 назад, мне делали операцию, я был под наркозом, и я вдруг увидел, Сережа, я увидел все, вообще все, я все понял. Я увидел мироздание, я увидел себя, понял свое предназначение. Я увидел себя в этом огромном мире! — То есть, ты как бы выходил из тела? — Видимо, да. Я увидел вообще ТАКОЕ... Я все понял! Я понял все! И когда я стал приходить в себя, мне так захотелось на весь мир прокричать про свое великое знание. Я все увидел, я все понял, но... я сразу все забыл. Но у меня осталось это ощущение: вот оно, вот в чем смысл, вот оно для чего! Я все увидел, но это не повторялось... — Интересно очень. Спасибо большое, Игорь! И огромных тебе творческих успехов! Вел беседу Сергей РОМАНОВ Фотографии автора и И. Корнелюка | К оглавлению | К предыдущей странице | К следующей странице |
|
|
КОМПОЗИТОР ИГОРЬ КОРНЕЛЮК известен широкому слушателю по популярным песням, таким как «Подожди-дожди», «Мальчик с девочкой дружил», «Билет на балет», а также как автор музыки ко многим фильмам, среди которых «Бандитский Петербург», «Мастер и Маргарита», «Идиот», «Тарас Бульба». Мы встретились с Игорем в его загородном доме в поселке Разлив, что под Петербургом, и у нас состоялся следующий разговор.
