 |
| К оглавлению
| К предыдущей странице
| К следующей странице |
Наш Пушкин
6 ИЮНЯ 1799 Г. РОДИЛСЯ ВЕЛИКИЙ РУССКИЙ ПОЭТ И ПИСАТЕЛЬ А. С. ПУШКИН. Как и все гениальные люди, он отличался разносторонностью взглядов. Каково было его отношение к западной и восточной культуре, каким он видел место России в мировом христианстве и как отражал это в своём творчестве — об этом рассуждает Вадим Белоусов, искренний знаток и ценитель пушкинской поэзии.
Явление чрезвычайное
Что для нас Пушкин — сегодня? Ответ на этот вопрос, с точки зрения нашей оценки его творческого наследия, для самого Александра Сергеевича совершенно неважен. Да и что можно, кажется, добавить автору данных заметок (не являющемуся к тому же ни литературоведом, ни хотя бы литератором) к определению Аполлона Григорьева «Пушкин — наше ВСЁ!». Или — к нескольким словам о Пушкине его гениального современника — Николая Гоголя: «При имени Пушкина тотчас осеняет мысль о русском национальном поэте (...). Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет. В нём русская природа, русская душа, русский язык, русский характер отразились в такой же чистоте, в такой очищенной красоте, в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла».
Быть может, стоит напомнить читателю, что в пушкинское время в России имело место быть уникальное явление: православие как государственная религия сочеталось, ни много ни мало, с... отсутствием перевода Библии на русский язык. Только в 1820 году был издан Новый Завет на русском языке, а в году 1826 от Рождества Христова готовившее перевод Библии Российское Библейское общество в богоспасаемом отечестве было вообще закрыто, и доступный нам сегодня Синодальный перевод Библии издан целиком только в 1870 году. Отсюда, видимо, и происходит желание Пушкина иметь рядом с собой Библию на французском языке.
Письмо Л. С. Пушкину и О. С. Пушкиной 4 декабря 1824 года, из Михайловского: «Михайло привёз мне всё благополучно, а Библии нет. Библия для христианина то же, что история для народа».
Примечательно, что саму историю — как мировую, так и собственно российскую — он при этом также связывает с христианством: «Величайший духовный и политический поворот нашей планеты есть Вера, Истина, Христианство. В сей-то священной стихии исчез и обновился мир. История древняя есть история Египта, Персии, Греции, Рима. История новейшая есть История Христианства. Горе стране, находящейся вне европейской системы!»
Безусловный патриотизм Пушкина
Поистине вечна и нескончаема тема роли, места и предназначения России. Вечный спор западников и славянофилов о России и Европе... Благо или зло для России её отдалённость от Европы? Для Пушкина ответ на этот вопрос однозначен — и вредному для России отдалению он видит две главные причины: татарское нашествие и разделение Церквей. Последняя тема заслуживает особого внимания: в ней Пушкин более всего расходится с славянофилами.
6 июля 1831 г. он пишет стороннику католицизма Чаадаеву: «Вы усматриваете христианское единство в католицизме, т.е. в Папе. — Не заключено ли оно в идее Христа, которая содержится и в протестантизме?»
А вскоре, в начале августа этого же года, он пишет Вяземскому: «Не понимаю, за что Чаадаев с братией нападает на реформацию, т. е. на факт христианского духа. Что христианство в нём потеряло в своем единстве, оно приобрело в своей общедоступности.
Сохранилось свидетельство весьма примечательного разговора Пушкина с Хомяковым — основным богословским представителем славянофилов, для которых восточная, Православная Церковь со времени великого раскола осталась единственной подлинной Церковью, единственным представителем истинного христианства. На утверждение последнего, будто в России больше христианской любви, чем на Западе, Пушкин ответил с некоторою досадою: «Может быть. Я не мерил количество братской любви ни в России, ни на Западе; но знаю, что там явились основатели братских общин, которых у нас нет. А они были бы нам полезны».
При всём этом Пушкин — безусловный патриот. Письмо Чаадаеву, октябрь 1836 года: «Я далёк от восхищения всем, что я вижу вокруг себя; как писатель, я огорчён; как человек с предрассудками, я оскорблён; но клянусь вам честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество,ни иметь другой истории, чем история наших предков, как её послал нам Бог».
Поэтическое подтверждение
Вот что сказал Пушкин Тургеневу: «Я нашёл Бога в своей совести и в природе, которая говорила мне о Нём». Подтвердив тем самым и этими словами, и своими стихами сказанное Апостолом Павлом «...дело закона у них написано в сердцах, о чём свидетельствует совесть их и мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую» (Рим. 2:15). «Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы» (Рим. 1:20).
И, конечно же, одно из самых ярких свидетельств на эту же тему — «Пророк».
Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился,
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился...
Духовная жажда, духовная пустыня, духовный мрак... Куда — и зачем идти? Но разве не заставляет нас это начало вспомнить колодец Иакова? И то, что именно наличие, осознание духовной жажды — и есть важнейшее, необходимейшее условие для возможности её утоления?
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный, и лукавый...
Тот самый язык поэта, которому принадлежат многие — хотя несомненно талантливые, но в то же время и лукавые, и празднословные, и откровенно грешные временами строки...
Как труп, в пустыне я лежал,
И Бога глас ко мне воззва:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею Моей...»
Вот оно, это ключевое условие истинного творчества: «Исполнись волею МОЕЙ!» Такое творчество невозможно без Бога. Слова Самого Христа: «Я ничего не могу творить Сам от Себя (...) ибо не ищу Моей воли, но воли пославшего Меня Отца» (Ин. 5:30).
«...И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».
Весь смысл поэтического творчества, его высшее предназначение — в этих двух последних строках, таких новозаветных, так созвучных великому поручению Спасителя: «Итак идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать всё, что Я повелел вам» (Мф. 28:19-20).
Конечно же, невозможно хотя бы коротко не процитировать и пушкинский «Памятник»:
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я Свободу
И милость к падшим призывал.
Как не хватает нам всем именно сегодня, когда это так необходимо, — тех, кто своей лирой, своим творчеством пробуждал бы именно такие — добрые чувства! Тех, для кого Свобода с самой большой буквы неразрывно сочеталась бы с милостью к падшим — к тем, кто — не по своей вине — не устоял в наш, может быть, ещё более, чем во времена Пушкина, жестокий век! В наше время, когда так важно, так актуально напоминание Апостола Павла: «К свободе призваны вы, братия, только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти, но любовью служите друг другу» ( Гал. 5:13).
Оставленное нам наследие Пушкина поражает ещё и тем, что многие его мысли, высказанные им давным-давно, звучат сегодня так, будто он — наш современник в буквальном смысле этого слова.
Внутренняя раздвоенность
И далее, предвосхищая, быть может, экуменические дискуссии и обсуждение проблем прозелитизма, он пишет: «Терпимость сама по себе вещь очень хорошая, но разве апостольство с нею несовместно? Разве истина дана для того, чтобы скрывать её под спудом? Мы окружены народами, пресмыкающимися во мраке детских заблуждений, и никто из нас не подумал препоясаться и идти с миром и крестом к бедным братиям, доныне лишённым света истинного (...). Нам тяжело странствовать между ними, подвергаясь трудам, опасностям, по примеру древних Апостолов и новейших римско-католических миссионеров. Лицемеры! Так ли исполняете долг христианства? Христиане ли вы? С сокрушением раскаяния должны вы потупить голову и безмолствовать... кто из вас, мужи веры и смирения, уподобился святым старцам, скитающимся по пустыням Африки, Азии и Америки, без обуви, в рубищах, часто без крова, без пищи, но оживлённым теплом, усердием и смиренномудрием?»
Что сегодня можем добавить мы и к этим словам?
Конечно, так хотелось бы видеть Пушкина ревностным и последовательным христианином, чья жизнь в её конкретных поступках целиком и полностью соответствовала бы Нагорной проповеди! Но он — человек, а не Сын Человеческий. Гениальный, но всё-таки — человек. И поэтому и к нему применимы слова Писания — «нет праведного ни одного» (Рим. 3:10).
Да, ему принадлежат вдохновенные свидетельства, приведённые выше, — но в то же время он пишет в 1824 году из Одессы: «Читаю Библию, святой душ иногда мне по сердцу, но предпочитаю Гёте и Шекспира». Как печальны это «иногда», это «предпочитаю»... Но — в то же время и как честны они!
Вечное раздвоение человека... «Ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием; но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих. Бедный я человек! Кто избавит меня от сего тела смерти? Благодарю Бога моего Иисусом Христом Господом нашим. Итак, тот же самый я умом моим служу закону Божию, а плотию закону греха» (Рим. 7:22-25) — надо ли напоминать «ревнителям благочестия», что эти слова — крик души не какого-нибудь новообращённого, неофита — но самого Апостола Павла!
А что же сам Пушкин в отношении к собственной раздвоенности? В 1836 году он пишет:
Напрасно я бегу к Сионским высотам,
Грех алчный гонится за мною по пятам...
Так, ноздри пыльные уткнув в песок сыпучий,
Голодный лев следит оленя бег пахучий.
И каким покаянным духом пронизаны его слова —
Воспоминание безмолвно предо мной
Свой длинный развивает свиток;
И, с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,
Но строк печальных не смываю.
«Сотворите же достойный плод покаяния» (Мф. 3:18) — разве не этот плод видим мы в этих строках?
Вечная истина Библии
Растиражированы пикантные истории личной жизни поэта, смакуются отдельные его стихи. Но, предчувствуя всё это, ещё в ноябре 1825 года он пишет П. А. Вяземскому: «Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабости могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врёте, подлецы: он и мал и мерзок — не так, как вы, — иначе. Писать свои мемуары заманчиво и приятно. Никого так не любишь, никого так не знаешь, как самого себя. Предмет неистощимый. Но трудно. Не лгать — можно; быть искренним — невозможность физическая. Перо иногда остановится, как с разбега перед пропастью, — на том, что посторонний прочёл бы равнодушно. Презирать суд людей не трудно; презирать суд собственный невозможно».
Николай Гоголь: «Непонятной тоской уже загорелась земля; черствей и черствей становится жизнь; всё мельчает и мелеет (...) и возрастает только в виду всех исполинских образ скуки, достигая с каждым днем неизмеримейшего роста. Всё глухо. Могила повсюду. Боже, пусто и мрачно становится в Твоём мире».
И в нашем сегодняшнем и телесном, и духовном мире, когда действительно становится всё более мрачно, всё более пусто, когда всё чаще и чаще вспоминаются слова Александра Сергеевича, сказанные им голосом тоски после чтения Гоголем «Мёртвых душ» — «Боже, как грустна наша Россия!», когда, быть может, более, чем во времена Гоголя, современные его строки «Русь, куда несёшься ты? Дай ответ. Не даёт ответа. Чудным звоном заливается колокольчик, гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо всё, что ни есть на земле, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства», когда как будто не ветхозаветному народу — но сегодняшней России адресованы слова, сказанные через пророка Исайи: «Во что вас бить ещё, продолжающие своё упорство? Вся голова в язвах, и всё сердце исчахло» (Ис. 1:5), когда за грохотом катящихся по живым людям колесниц сегодняшних «экономических реформ» и «демократических преобразований» так явственно слышен стремительно приближающийся перестук копыт коней всадников Апокалипсиса — и почти не расслышать как никогда своевременного предупреждения — «какая польза человеку, если он приобретёт весь мир, а душе своей повредит?», когда так очевидно, что «ветви становятся уже мягки и пускают листья», — как хорошо, Господи, что есть у нас дарованный Тобой Пушкин — о книге поэзии которого можно повторить его собственные слова о Твоей Книге: «И такова её вечная прелесть, что если мы, пресыщенные миром или удручённые унынием, случайно откроем её, то уже не в силах противиться её сладостному увлечению и погружаемся духом в её Божественное красноречие».
И слова его поэзии, как Твоё Слово, — сегодня, может быть, лучше — и такое доступное лекарство для омертвелых наших душ!
| К оглавлению
| К предыдущей странице
| К следующей странице |
Спаси вас Господи!
Все права на материалы, находящиеся на сайте VZOV.RU, охраняются в соответствии с законодательством РФ, в том числе, об авторском праве и смежных правах. При
любом использовании материалов сайта и сателлитных проектов, гиперссылка (hyperlink) на VZOV.RU обязательна.
Адрес электронной почты редакции газеты: mail@vzov.ru
|
|
|
